Немедленность, замкнутость и вечность

Навеяло Бибихиным. Наша русская ментальность вращается вокруг желания действовать и действовать немедленно. При этом нам нужен результат и немедленный результат. При этом результат должен быть замкнутым и вечным. И сопротивляемся, и ненавидим мы не людям, которые хотят нас образумить, а сопротивляемся мы любому проявлению в людях сомнению в немедленности действий и немедленности результата. А когда в наших же людях начинает пролезать по естественным причинам не вечность результата и не замкнутость, то мы превращаемся в чистый суицид, мы начинаем уничтожать самих себя при этом под лозунгом немедленности, замкнутости и вечности результата.

Для примера возьмите взгляд на Победу, она должна быть вечной и замкнутой, ветераны должны быть вечными, преданность и благодарность должна быть вечной. При этом ничто не имеет право вторгаться ни в Победу, ни в ветеранов, ни в преданность. Реальность должна как-то обплывать все это. Нельзя думать по разному по этому поводу. А когда по естественным причинам что-то меняется, ну там рельеф меняется, природные катаклизмы, наука продвигается вперед, то мы стыдливо молчим и делаем вид, что ничего не произошло. Все понимают, что все не так, что вечности нет, но мы молчим. А когда молчать не возможно, то мы начинаем приследовать самих себя за не вечность, за не преданность вечности.

Пытаюсь это осмыслить через этнографические инструменты и понимаю, что это какая-то ментальность смерти, но смерть какая-то очень живая и деятельная. Может быть именно поэтому мы сильны, что потусторонняя сила как бы подпитывает нас. Мы храним, а потом реальность врывается и мы не готовы, и тут всей потусторонней мощью нас взрывается и смерть нас мобилизует.

И вера наша такая, мы может быть единственные удивительно преданные корням веры, мы их прямо чувствуем всем нутром, но необходимость немедленности царствия Божья нас разрывает и требует от нас охраны веры, до самозабвения и уничтожения любого неверного соприкосновения с нашей верой и соприкосновения нашей веры с реальность. Мы очень боимся этого соприкосновения.

И с деньгами, с рациональной ментальностью запада мы не дружим именно поэтому. У нас никогда не получиться шаг за шагом, копейка за копейкой, у нас не получиться приращивать. Как только замаячил результат, мы все расчеты коту под хвост и немедленно в светлое будущее. А если кто-то из правителей начинает быть расчетлив, то мы всей свой немедленностью проклянем его. Так что деньги - это не наше, это наша ненависть тлеющая где-то внутри, это наше молчание. Они не могут иметь с нами дела, они считают, что мы не предсказуемы, а мы из вечности. Они из сейчас, а мы из вечности. Мы до самозабвения будем до последнего медяка отдавать на белых храм посреди развалившейся деревни, будем плакать умиляясь красотой его, а потом до самозабвения будем разрушать его и загоним туда скотину, а потом будет опять строить храм за храмом что бы в этом труде до кровавого пота забыть про скотину в храме.

Все это не лицемерное, все это настолько искреннее, что другим этого не понять. Им не понять нашего забвения в труде, им не понять нашего истязания себя голодом, им не понять нашей веры в немедленную возможность здесь и сейчас. Ни запад нанизывающий бусину к бусине своего счастья, ни восток с его вечностью счастья. Они нас не поймут.

Изоляционизм

Сегодня пришла знакомая из поликлиники вся в слезах. То лекарство, которое ей выписал врач, она не может в аптеках города Сыктыкара получить, а лекарство ей нужно, что бы выжить. Раньше это лекарство было доступно, сейчас, из-за импорто-замещения этого лекарства нет. Его просто не делают.

Я так понимаю, что лекарств в аптеках все будет меньше и меньше. Я так понимаю, что часть граждан готовится к смерти или к мучительной жизни впредверии смерти.

Как-то мне тут удалось поговорить с одним молодым человеком, который очень патриотически настроенны. Умница. Так вот он мне сказал, что есть только один способ противостоять этому проклятому западу - это изоляция. Полная изоляция не удасться, но вот изоляция по стратегическим направлениям в военных вполне возможна. При этом ни каких друзей на Востоке нам не получить, они свои цели приследуют.

Мы долго дискутировали. Я уверял его что эпоха изоляционных экономик уже сгинула и любая изоляция - это национальная катастрофа, что нам надо научиться жить в новом мире и перегирывать всех, кого мы считаем своими врагами на их поле. Мой знакомый продолжал повторять, что нас спасет лишь стратегический изоляционизм, изоляционизм в изготовлении вооружений, изоляциониз по стратегическим направлениям. Только наша закрытость спасет нас. А в любой борьбе есть потери.

Я боюсь, что мы еще много будем платить за наш, нет не изоляционизм, он не возможен, а за наше стремление к изоляционизму и платить будем жизнями наших сограждан.  

Федон

У Платона есть замечательный текст "Федон". Там несколько диалогов, все они о Сократе, о мифическом учителей Платона. Некоторые исследователи считают Сократа выдумкой Платона, но это не важно. Так вот я бы хотел обратить внимание на диалог из "Федона", которая называется "Этические выводы из учения о душе". Там Платон говорит следующее "Если бы смерть была концом всему, то она была бы счастливой находкой для дурных людей: скончавшись, они разом избавлялись бы и от тела, и - вместе с душой - от собственной порочности".

Атеизм - это попытка убедить людей не заботиться о душе. Смерть, прекращающая порочность человека раз и на всегда, - это довольно сильный сигнал для слабого человечества. Слабый ищет прерывания чужой порочности. Сильный готов нести чужую порочность как крест, как бы принимая чужую порочность внутрь себя как наказание за свою порочность. Сильный смиряется перед чужой порочностью. Слабый не хочет смиряться перед чужой порочностью и требует ее прерывания через смерть, через любой вариант смерти, можно даже через вариант личностно смерти, когда человек публично унижается, публично признает свои ошибки. Попрание очень важно для слабого, потому что это символ личностной смерти.

Не будут утруждать теми мыслями, которые вызвала у меня фраза Платона, сразу перейду к выводу. У меня есть некое чувство, что атеизм - это не просто отказ от веры, это не желание победить свое желание судить других людей. Это извечная человеческая слабость победить, а не принять дурноту другого человека. Почему вера, как таковая требует от людей отойти от осуждения другого, осудить себя самого, подняться над своими слабостями, принять на себя слабости других людей, как свои. Искать помощи другим людям, не из-за их добра тебе, а за их слабости в отношении тебя, из-за зла идущего тебе и другим от этого человека. А отсюда очень нелицеприятный вывод, что любой верующий человек, который осуждает, а не принимает, прощает другого - атеист, потому что радуется избавлению от порочности других и верит, что только смерть способна избавить от порочности как таковой.

А кто же такой верующий, кем бы он ни был, христианином или еще каким-либо верующим. Верующий - это тот, кто осознает вечность души, во всей ее порочности и только потому осознающий свою порочность и принимающий как самое себя, порочность других, даже тех, кому прощения нет. Не принял это - атеизм. У христиан - это все выражено наиболее ярко и точно, в других верах это более рассеяно. Так что мотив прощения и принятия своего и чужого греха - это главный мотив всей мифологии и всей веры, как таковой.

Сколько бы вы не говорили о вашей вере, сколько бы вы не совершали обряды, сколько бы вы не ходили в храм вы можете остаться атеистом.