Система заложничества в суде или продолжение дела по матери и новорожденному

Сегодня был на суде по бухгалтеру "Билайн", которая родила, когда была под судом, а судья, разорвав ее отношения с новорожденным из больницы отправил мать в СИЗО.

Мне кажется неплохо вник в ситуацию. Делаю два вывода, очень не утешительных.

Первый вывод. В бухгалтерии "Билайна" в нашем регионе явно было слишком много дисциплинарных нарушений. Представитель "Билайна" это признал на суде, так же он сказал, что всех, кто причастен - наказали. А так где финансовая дисциплина хромает деньги начинают, чудным образом, липнуть к рукам сотрудников. Похоже из всех, к кому липли, решили выбрать самого ответственного - это Эске. Ее причастность легче всего доказать. Т.е. где-то руководство создает бардак, в результате бардака начинается откровенное воровство, а потом находят крайнего. Причастная ли Эске к пропаже денег - там сам черт ногу сломит разбираясь.

Второй вывод. Похоже судья создал идеальную систему судебного заложника. Эске сидит в клетке в зале суда вся как на иголках. Не спорит ни с кем в судебном заседании. Соглашается со всеми процессуальными требованиями. Лишь бы быстрее закончился суд и она увидела своего ребенка. Она две ночи провела после родов в СИЗО, без только что рожденного ребенка. Шикарный поводок для подсудимого. Я еще удивлялся, что она иногда возражала по смыслу происходящего, но в основном старалась что бы процесс шел быстрее, быстрее, быстрее.

Фото взял здесь.

Муж был в зале суда. Сначала всех запустили в зал, а потом завели подсудимую. Тут же начался суд. Эске стала тихонько через клетку спрашивать мужа о состоянии ребенка. Судья сразу делает замечание "Не отвлекайте подсудимую". Мне не понятно, неужели же этого не понимает судья, что мать есть мать, что ей надо знать про ребенка. Все как-то зло, все как-то холодно и бесчеловечно.

Суд закончился ближе к половине 17. Судья заявил, что вынесет решение только ближе к 15 часам завтра. Т.е. Елена Алексеевна проведет без ребенка в СИЗО еще одну ночь. Бред какой-то. Женщина через руки которой проходили миллионы рублей, которая занимала важную социальную нишу, не вела асоциальный образ жизни, но теперь вдруг столкнулась подозрением в нарушении ею уголовного кодекса на сумму менее 100 тысяч. При этом бухгалтером она работала на одну из богатейших фирм России, на "Билайн", она защищала и оберегали их деньги и приносила им доход. И теперь за эту не большую сумму, государство, которое призвано защищать все важные и нужные ценности в государстве: право собственности, право на уважаемый суд, право на семью, право на частную жизнь, теперь государство с легкостью в защиту ценности собственности попирает ценность семьи и частной жизни. Боюсь, что такими действиями мы уважение к суду не поднимем, а даже наоборот обрушим, но, похоже, судья этого не понимает.

И все таки у меня вопрос, а почему молчит Уполномоченный по правам детей Республики Коми, почему молчит Уполномоченный по Правам Человека в Республике Коми. И еще один вопрос, а почему сегодня прокуратура Республики Коми не вышла в суд с ходатайством об освобождении Эске из-за того, что ценность семьи и частной жизни более важны, чем ценность уважения суда. Почему сегодня прокуратура не попросила отпустить Елену Алексеевну домой к новорожденному. А может быть прокуратуру устраивает система заложничества созданная в Сыктывкарском городском суде на примере судебного дела Эске? А может не в судье дело, может это прокуратура толкает в суд к таким изверским конструкциям?

К посланию

Упорно, лекция за лекцией повторяю слушателям, что власть - это слон в посудной лавке. Нельзя никогда делать резких движений. Сделал резкое движение - зазвенело, загремело. Битым стеклом усеяно все кругом, потери для посудной лавки (страны) очень тяжелые. Военные - это обезьяна в джунглях. Пока движешься, живая, остановился - сдох. Как только военный становится политиком, он продолжает думать, что он обезьяна в джунглях и продолжает делать резкие повороты и скачки, пока не осознает основные правила слона в посудной лавке. Осознал - стал политиком.

Видимо иногда внутри слонов просыпаются обезьяны. Слон делает рывок. Все ломается и грохочет. Все возмущены, все требуют от слона осмотрительности, требуют сохранять основные принципы больших предметов в гиблом месте.

Но вот тут возникает еще одна серьезная проблема. Если уже слон повернулся, то резкий поворот назад в принципе не возможен. Потому что грохоту будет еще больше, потерь будет еще больше. И тут два направления поведения слона, который наконец осознал, что он не обезьяна. Либо стоять на своем и ждать, что все кругом успокоится и все попривыкнут. Либо шажок за шажком возвращаться в былое состояние, что обязательно опасно большими потерями. А потери будут заключаться в том, что резкий скачек в лавке слону никогда не простят, а еще слону никогда не простят возвращения назад.

Я этого не понимаю...

Тут мы сидели как-то с членами ОНК Архангельской области и вспоминали о 90-х годах, когда только, только заходили в места лишения свободы. Заходили по разному. Кто как мог. Заходили что бы начать решать проблемы пенитенциарной системы России. Тюремщики боялись еще нас, а мы потихоньку, потихоньку шаг за шагом делали что-то и увеличивали доверие к себе.

Сидим, вспоминаем, обсуждаем и вдруг мне архангельские ОНКашники стали рассказывать, что творилось в тюрьмах Архангельской области, когда на прилавках магазинов даже хлеба не было. Когда все по карточкам было. В тюрьмах в это время голод был. Что тюремщики могла добыть - тем и кормили заключенных. Госснабжение почти полностью провалилось. Через госснабжение пошла гниль и испорченные продукты. Заключенные начали голодать.

- И как же вы тут выкручивались?
- Как, просто. Стали просить губернатора что бы он обращался к соседям за границей: Норвегия, Финляндия, Швеция.
- Ну и как?
- Они быстро откликнулись. В Архангельск пошли фуры с едой, с гуманитарной помощью. Многое разворовывалось. Они это видели и все искали честные организации, которые бы довозили продукты до нуждающихся. Тогда ведь голод стал пробиваться во все государственные учреждения: детские дома, психушки, тюрьмы, дома престарелых. Это какой-то кошмар был.
- Вы стали той организацией?
- Да, мы стали той организацией через которую чаще всего поставляли продукты. Как только нас не пытались прижать. Очень многим хотелось навариться на этой гуманитарке. Я помню, привезли мы в одну глухую колонию-больницу продукты, а заключенные там худые, худые. Как тюремщики были рады. Это надо было видеть. Работникам самим было страшно.
- У нас в Коми видимо было как-то проще, колонии лес валили, продавали, что-то могли закупить.
- У нас тоже лесоповальные колонии тоже выживали неплохо. Заключенные как напьются, их в ШИЗО, протрезвели и на лесосеку, план гнать, нечего в изоляторе прохлаждаться. А вот колонии-больницы плохо выживали.
- А сегодня все скандинавские страны чморят у нас по черному.
- Вот я этого не понимаю. Когда нам было плохо, они же нам помогали. А теперь мы поднялись на ноги и первым делом начинаем поучать тех, кто с нами в лихие годы хлебом делился. Я этого не понимаю.